top of page
Вот он - венец из знаков зодиака

Венок сонетов

 

1

Вот он –– венец из знаков Зодиака,

венчающий собою древний мир,

мерцающий сквозь голубой эфир

огнем таинственным божественного злака.

 

Как замирал пастух под высшей волей Знака,

не знающий ни пушек, ни секир!

Как трепетал порой, и слаб, и сир!

И жался конь к нему, и шла к нему собака.

 

И обступал его стеною плотной

мир ведомый издревле –– мир животный.

Он овна в руки брал… А с грозной высоты

 

глазами вечности смотрел такой же овен.

И восклицал пастух, сравнением доволен:

«Ах, Овен жертвенный, и в небе первый ты!»

 

2

Ах, Овен жертвенный, и в небе первый ты!

Как вдохновлен знак Силы и Каприза!

Бросая вызов с узкого карниза,

ты будишь в нас желанья и мечты.

 

С тобою всходят первые цветы,

вскипает кровь, а сердце ждет сюрприза.

И музыкою Вечности пронизан,

сжигаешь за собою ты мосты.

 

Под покровительством пылающего Марса

ты полководцем был, ты моряком скитался.

Но повороты у тебя –– круты.

 

Тебе твое мешало откровенье.

Ты был актером в жизни –– как на сцене…

Затем Тельца увидим сквозь кусты.

 

3

Затем Тельца увидим сквозь кусты,

где травы, что косою не косили,

в них зеленела медь и росы в них скользили,

и изумруд стекал из темноты.

 

Он не лишен природной доброты.

Ложь различит в тумане и средь пыли.

Его глаза благословенны были

богинею любви и красоты.

 

Венера говорит: «Имея здравый смысл,

ты все-таки желанием томись!»

Он слушает ее, хоть и упрям. Однако

 

в комфорте счастлив Золотой Телец.

Когда он с Девою уходит под венец,

за ним выходят Близнецы из мрака.

 

4

За ним выходят Близнецы из мрака.

Они дружны. Но, хоть стоят и возле,

всегда неуловимы, словно воздух.

С двойным умом… Воскликнет забияка:

 

«О двойственность! Был нос у Бержерака

двойных размеров –– натворил он козней!»

Но те, которые прямы, как гвозди,

оценивают Близнецов двояко,

 

по принципу: ему ты доверяй,

но, доверяя, все же проверяй,

такому, дескать, по душе и драка!

 

Но что бы, кто бы нам бы ни сказал,

мы знаем: ими движет Идеал…

За Близнецами мы находим Рака.

 

5

За Близнецами мы находим Рака

в жемчужно-белом отсвете Луны.

Утешит нас он чувством старины

у очага и даже у бивака.

 

Не пожелаешь лучшего для брака

такого мужа и такой жены!

Когда бы не были мы так раздражены

таинственной мечтательностью Рака.

 

Взгляните, как пройдет он перед нами

и лунными и водными путями.

Он –– маг. Он –– мистик. С «Ведами» –– на ты.

 

Вам кажется, он бледен от удушья,

а он от вашего страдает равнодушья…

За ним и Лев взирает с высоты.

 

6

За ним и Лев взирает с высоты.

Центральный знак –– Лев –– смотрит величаво.

Талантами отмечен, честью, славой.

Душа –– неизмеримой широты.

 

Манеры –– барские. Движения –– просты.

Лев жаждет счастья –– он имеет право.

Поскольку же Лев окружен оравой,

он попадает в сети нищеты.

 

Доверчивый, он, служащий Огню,

нередко забегает в западню.

Но помыслы его всегда чисты.

 

О сердце Льва! Как хочется подчас,

чтобы по–львиному любили нас!..

А там –– и Девы нежные черты.

 

7

А там –– и Девы нежные черты

с расчетом земледельца и садовника.

Она уйдет, как прежде, от поклонника,

напрасно пробудив его мечты.

 

Быть может, от душевной чистоты

она в знакомых ищет уголовника.

Черты педанта и морщина скромника

видны на расстоянии версты.

 

Любительница флирта до седин,

она способна лишь дразнить мужчин,

и ускользать без прочего однако.

 

Она верна супругу в самом деле.

А вы дарите яшму верной Деве…

За Девою видна Весов атака.

 

8

За Девою видна Весов атака.

Восхищены мы легкостью Весов,

их элегантной колкостью усов…

Венера не любила бы маньяка.

 

Она для ни не пожалела лака

и трепета воздушных парусов,

чтоб получивший дар свой от Весов,

нас радовал изящной формой фрака.

 

Они не терпят сложностей –– солгать

тогда придется им или предать.

Но даже в этом тоже есть резон.

 

Голубизна идет им небосклона,

идет и розовый, идет светло-зеленый.

Но –– что Весы! Восходит Скорпион…

 

9

Но –– что Весы! Восходит Скорпион…

Как он волнует нас, во мгле мерцая!

Его встречает Марс, благословляя,

и покровительствует сам Плутон.

 

О Скорпион! Он треволненья полн.

Ему нужна душа моя живая.

Он борется с собой, себя сжигая,

и возрождается из пепла Скорпион.

 

Я увлечен загадочным свеченьем,

меня несет подводное теченье, ––

всевидящий, все это видит он;

 

толкнет ли к подвигу, чтоб мир не спал, седея,

а может, –– к петле, стянутой на шее?..

За ним Стрелец захватит небосклон.

 

10

За ним Стрелец захватит небосклон,

рука Юпитера ему огонь вручала,

он, как Кентавр, имеет два начала:

он и философ, и бродяга он.

 

В политику, в науку погружен,

и он же мчится в шхуне от причала.

И солидарностью его душа звучала

и там, и тут –– на суше, и средь волн.

 

Там, где Стрелец, там пахнет авантюрой.

Пурпурный плащ сливается с натурой.

Летит вперед Стрелец не чуя ног.

 

Он необуздан. Он везде, где стычки.

Но он же –– психиатр в психиатричке.

Уйдет Стрелец и вступит Козерог.

 

11

Уйдет Стрелец и вступит Козерог,

ступенька за ступенькой, шаг за шагом,

он к цели движется, как осенен присягой,

планируя и действия, и срок.

 

Он патриаршей мудростью глубок,

не оставляет он в беде беднягу,

упорно вырабатывает благо…

Но тяжело прощает Козерог.

 

Неутомимо он проносит дар свой,

и держит он семью и государство.

И черный цвет ему других милей.

 

Он в старости опрятный и красивый.

Но втайне Козерог –– честолюбивый…

За Козерогом –– мудрый Водолей.

 

12

За Козерогом –– мудрый Водолей.

Он недотепой может показаться.

Но впечатленью первому поддаться

все ж помешает знание людей.

 

Ведь он с чудаковатостью своей

вдруг Галилеем может оказаться.

И в логике с ним нечего тягаться.

И из друзей он будет всех верней.

 

Сатурн его влечет к воспоминаньям,

к несбывшимся надеждам и мечтаньям.

Уран же заставляет посмелей

 

вникать и в суть, и в дело Водолея.

«Как человечен он!» –– воскликните вы, млея…

Но вот всплывают Рыбы из теней.

 

13

Но вот всплывают Рыбы из теней,

в которые, бывает, попадают.

И ясновиденьем нас поражают,

терпением и тонкостью своей.

 

И нет хозяина добрее и щедрей.

Но иногда тревоги их стесняют.

И чувства Рыб тогда переполняют,

и очи их становятся грустней.

 

Они –– философы. Но грусть живет во взгляде.

Сапфир их камень, а металл –– палладий.

Я знаю Рыб прекрасный уголок:

 

там незаметно протекает вечер,

и ночь проходит… И приходит Вечность…

Я Рыбами кончаю свой венок.

 

14

Я Рыбами кончаю свой венок.

И, упиваясь музыкой Вселенной,

я вижу: Океан вскипает пеной

у ног моих, как голубой цветок.

 

Но я –– пастух. Мой путь лежит далек,

он высвечен во мгле лучом Рентгена.

Аккорды, нарастая постепенно,

пронизывают плоть мою, как ток.

 

Хоть я пастух, но я не повторюсь.

Пройдя Египет, Индию и Русь,

завоет вдруг по мне пастушечья собака.

 

И я представлю, как слеза стечет.

Я –– первый астроном и звездочет…

Вот он –– венец из знаков Зодиака!

 

15

Вот он –– венец из знаков Зодиака!

Ах, Овен жертвенный, и в небе первый ты!

Затем Тельца увидим сквозь кусты,

за ним выходят Близнецы из мрака,

 

за Близнецами мы находим Рака,

за ним и Лев взирает с высоты,

а там –– и Девы нежные черты,

за Девою видна Весов атака,

 

но что –– Весы! Восходит Скорпион,

за ним Стрелец захватит небосклон,

уйдет Стрелец и вступит Козерог,

 

за Козерогом –– мудрый Водолей,

но вот всплывают Рыбы из теней…

Я Рыбами кончаю свой венок.

Женщина в мехах

 

По наготе ключиц и плеч

Сквозняк проносит солнц крупицы.

Снуют, желая страсть разжечь,

Песцы и прочие лисицы.

 

Глядят в себя сапфир, алмаз,

Янтарь, и изумруд, и оникс,

И прочий хищный камень глаз

Сквозь призму чьих-то снов, бессонниц.

 

***

Писал он – словно лёг на воз,

А лошадьми никто не правил.

И воз лежащего завёз

В лес лиственный и тот – кровавил.

 

Лишь в отражении небес

Лежащий видеть мог такое:

Кровавый предосенний лес

И в нём же лезвие стальное.

 

***

Ты не Снегурка. Ты жена.

В ладонях тёплую усталость

Ты принесла. И не осталось

зимы – она удалена.

 

И я не сказочник давно.

Я не хожу в чулан ночами –

Там призраки, бренча ключами,

Как роботы, глядят в окно.

 

Поправив молча одеяло,

Ты смотришь на меня устало.

Но всё ж Снегуркой воспою

Тебя, чтоб ты в костёр ворвалась.

 

И снова призракам осталось

Нашарить туфельку твою.

 

Баллада о художнике

 

Чтоб за собой поспеть едва –

Лететь, лететь наверх,

и чтоб пьянила синева

и била из-под век.

 

Но замутило от белил,

и прошибает пот

от краски жирной, что с перил

стекает, как помёт.

 

И тошноту сдержав с трудом,

отвёл он взгляд туда,

где кисть застыла над ведром,

как чёрта борода.

 

Когда ж во храм вошли манто

и пожилой цилиндр,

подумал: что им до мадонн!

Что им до арф и лир?!

 

Что гонит в храм их? Страх и снег.

И зной, и дождь в пути.

Но где, скажите, где же мне

Спасение найти?

 

Но он не видел с высоты,

как там, внизу, вдвоём

стоят, пред фресками застыв,

как перед божеством

 

И март ледышками играл,

бросая на крыльцо.

И мальчик мелом рисовал

Округлое лицо.

 

Метель

 

Кому поверится, метелица,

Что так любили мы друг друга?!

Когда дробится свет и мелется,

Я слышу друга в слове «вьюга».

 

Сердца похожие, бродячие,

Сошлись на отдалённом склоне.

И ледяное и горячее –

друг дружку мы берём в ладони.

 

И ты меня особым зрением

При каждой встрече изучаешь.

Каким огнём, каким горением

в твоей руке я излучаюсь?

 

Какие крови там, на донышке,

в переплетении непраздном?

Я их представлю, словно солнышко,

Которое назвали красным.

 

Оно плывёт во мгле, морозное,

щитом червлёным – выше, выше.

И я его сквозь время грозное

угадываю, хоть не вижу.

 

Тогда и ты сверкаешь звёздами

и путь мой краткий заметаешь.

Но время раннее и позднее

на щит высокий поднимаешь.

 

И я смотрю сквозь тени синие

в свою ладонь – пути сошлись в ней.

Лежат следы неуловимые

на линиях судьбы  и жизни.

 

В конце концов снежок уляжется,

и во главе пребудет слово,

и солнце красное покажется,

и станет всё свежо и ново.

 

Портрет

                                                                                   Т.К.

 

Если ветке жасминовой Ветхий Завет навязать

и ещё привязать для контраста и ветку персидской сирени,

побегут по лицу голубым-голубым свет и тени

их усилием кисти художнику не удержать.

 

Он придаст им крылатость, придаст им летучести зной,

синева, обрамленная крыльями, станет щемящею меткой,

чтобы женщина шла белотканой жасминовой веткой

и двух маленьких дочек по жизни вела за собой.

 

Ни колец, ни серёг, ни других украшений на ней.

В небо вечное вправлена хрупкая ветка жасмина,

В небо вечное смотрит, забывшись, художник-мужчина,

Будто только что понял, что в жизни ценней и нужней.

 

Будет ветка жасмина гостей у себя принимать,

На работу ходить, синеву, синеву проливая.

Свет и тени скользят по лицу, - так волна пробегает морская, -

Их усилием кисти художнику не удержать.

 

***         

Цветов жасмина у реки

роскошный локон.

И над рекою огоньки

знакомых окон.

 

Рыбак задумчивый, как гном,

всегдашне пьяный.

За ним в деревьях старый дом,

как оловянный.

 

Двадцатый век –– за сто шагов,

там –– за рекою.

А здесь –– эпоха петухов

да дрема хвои.

 

Там –– звон трамваев, шум машин.

Здесь –– прячет эхо

в дремучей хвое, под жасмин

обрывки смеха.

 

И время ты остановил

здесь –– у причала,

чтоб много лет спустя любви

найти начало.

 

        

SONETTO DOPPIO

Т. К.

 

***

По Киеву ночному шли с Шопеном.

Не говорили о первостепенном:

о музыке, о мастерской игре,

о вечном, о большом, о вдохновенном,

о быстротечном, о мирском, о тленном…

Но позабыв, что шли мы в январе.

 

Да-да… Зимой. В кипенье белопенном.

Шли и весной — в броске ее мгновенном.

И летом — если было на дворе.

И осенью. В молчанье сокровенном

бродили мы в союзе неизменном:

втроем с Шопеном — о любой поре.

 

Ты поведешь, как в молодости, бровью,

рояль свой вспомнив. Что ни говори,

твою игру девичью по верховью

старинный город носит до зари.

 

Ее услышишь в киевском барокко,

ей по душе ночные фонари.

Но мы Шопена слышим не из окон,

для нас всегда звучит он изнутри.

 

 

***

Сон золотой, сквозной, летучий,

где зелень, словно сизый дым.

И я лечу, сорвавшись с тучи,

И просыпаюсь молодым.

 

Лечу я, приобщённый к тайне,

Душе дающей благодать,

Которую мне надо крайне

Векам грядущим передать.

 

Но человек ушёл в компьютер,

Чтоб вырвать – сила не дана.

А я живу, живу минутой –

Тем пробуждением от сна.

 

***

Присылай мне своих снегирей

На сугробы у красных дверей,

На карнизы,

Где клочья рассветов, как бисер.

 

Присылай мне своих снегирей

вместо писем.

 

 

***

 

Цвітуть сніги, проносять зорі сині,

виспівують, висвітлюють ліси,

і пестять, пестять пелюстки первинні,

народжуючи  вже нові часи.

 

Читати їх – мов книги старовинні –

і розуміти, що ти в них єси,

й наповнювати їми кревні скрині,

й не збожеволіти від їх краси.

 

Чи  це фортеця підійма вітрило?

Чи це душа моя  здіймає  тіло?

Цвітуть сніги. І потяги ідуть.

 

Коли вони підхоплюють країну,

я кидаю сади у їх годину,

і стовбури надіями  гудуть.

2003

 

 

***

 

Далеко десь, десь близько, десь, де сни

міцні, гнучкі, де у деревах хати,

де річка сонячна, де голубі човни,

де меж нема, мене там кличе мати.

 

Не відірвати літа від весни.

І смугами смуглявими  стрибати

стеблині й залишатись без вини,

і літо в осінь не переливати.

 

Із пір’я  й листя плід  або яйце,

бо не обличчя  ще, ще не лице

з’являється  і  знову  десь зникає.

 

І знову  хащі, пахощі густі.

І зносять голос хвилі  золоті.

Тече вода. В піску дитина грає.

2003

 

 

***

І далі фарба повела мене,

бо потекла великою водою:

-Тривай,козаче! Та дружи зі мною –

й промиється і зникне наносне.

 

Тепер тебе і вітер не зігне,

і серце не умиється сльозою.

Давно ти йдеш за справжньою красою –

Так хай вона твій сумнів прожене!

 

Коса у лузі знає смак її:

сік і роса і з ними - солов’ї –

щасливі,голосні,несамовиті.

 

Худоба і птахи – твій вічний світ –

Славетний супроводжують похід.

І змінюються кольори щомиті.

 

***   

Где прямые и кривые,

заморочки и ответы,

знаю: жили ломовые

и тончайшие поэты.

 

Из былого ломоносы

вьются у заборов улиц.

Там и вечные вопросы

тени кинули, сутулясь.      

 

Но волнуют не подобья,

а  грызущее веками…

Так и смотрят – исподлобья

или светлыми глазами.

 

***

 

Вечер в бычьем молчанье.

Вечер в бычьих очах.

Вечер лиловый.

Вечер почти обручальный.

Вечер почти в обручах.

 

Вечер.

И бык над печалью вечерних дорог

думает думу. В звезду упирается рог.

Вечер и вечность. И бык за моими плечами.

Вечер стоит обручальный.

 

***

 

Голубой паучок

голубую плетет паутину.

Он скользнет на плечо,

задержись я на миг у рябины.

 

Я ищу озерцо,

чтоб склониться над ним

и напиться.

Чтобы всплыло лицо,

будто только успело родиться.

 

 

 

Море

 

Сидишь на берегу, колени обхватив,

как раковина смугло-золотая,

вбирая волн колеблемый мотив

и тут же отражая.

 

Все прочее, как мокрый негатив,

повисло, неразборчиво сверкая.

А ты сидишь, колени обхватив,

как раковина смугло-золотая.

 

Я слушаю… Транзистор приутих.

Растет в тебе мелодия морская.

И ты плывешь, колени обхватив,

как раковина смугло-золотая.

 

Я слушаю: звучат прилив, отлив,

все волны, друг за дружкой пробегая.

Плывешь сквозь жизнь, колени обхватив,

как раковина…

bottom of page